Вероника, вот был московский период, русский период. Он прошел, вернее, плавно перешел в период островной. Все это связано с переездом на Бали?
Да, все изменилось в тот момент, когда я переехала на Бали в 2008 году. Все, что я строила в Москве, все, что я знала о стройке, о самом процессе, о материалах, об инженерных решениях, все это на Бали имеет мало применения. Там все по-другому. Когда я начала проектировать и строить на Бали, было, с одной стороны, страшно, с другой – интересно. Правда, сейчас я полностью сфокусировалось на проекты совершенно иного рода. Я стала строить не дома, а корабли! Один уже построила, начинаю два новых. Первый я перестраивала из старого корабля, два новых буду строить с нуля, с самого начала. Собираюсь начать еще один проект, абсолютно новый, вообще не про интерьер. Проект будет про мечты, сказки, приключения. Одним словом, я буду осваивать необитаемый остров!
Делегирование vs сбрасывание с себя ответственности
— «Бизнес-курс для дизайнеров интерьера», на котором вы преподаёте, в первую очередь посвящён юридическим, финансовым и бюрократическим аспектам
Насколько это важно для дизайнеров?. — Я отвечу смешно: да, эти аспекты нужно знать, но я не знаю
Мне всегда везло — у меня есть люди, которые выполняют эти задачи за меня. Тем не менее это такой скилл, который необходим, если человек планирует более-менее серьёзную деятельность — не на уровне небольших частных квартир в рамках крошечных бюро, а на более высоком
— Я отвечу смешно: да, эти аспекты нужно знать, но я не знаю. Мне всегда везло — у меня есть люди, которые выполняют эти задачи за меня. Тем не менее это такой скилл, который необходим, если человек планирует более-менее серьёзную деятельность — не на уровне небольших частных квартир в рамках крошечных бюро, а на более высоком.
— В курсе есть блок «Управление и менеджмент дизайн-студии», который обещает научить делегировать задачи. Вам самому сложно было научиться это делать? Я знаю, что вы до сих пор погружаетесь в каждый проект.
— Изначально было сложно. Мне пришлось серьёзно перестраивать себя. Но это происходило органично — в какой-то момент я ощутил, что меня разрывает количество работы, я теряю личную жизнь и начинаю сходить с ума. Сначала я вынужденно отпускал какие-то задачи, а сейчас делаю это уже с удовольствием.
Главное — чувствовать грань между делегированием и банальным сбрасыванием с себя ответственности. Когда ты делегируешь, ты продолжаешь быть в курсе ситуации, помнить о ней и контролировать её. Другое дело, когда ты пускаешь всё на самотёк. Я иногда так делаю, и это всегда плохо заканчивается. Всё равно потом приходится всё за всеми переделывать.
Анна Агапова за работой
— Вы упоминали, что стараетесь ничего не планировать. Но всё-таки, есть ли у вас какие-то мечты?
— Я в этом смысле счастливый человек. С одной стороны, у меня абсолютно безграничный арсенал желаний, с другой — я не могу сказать, что сильно от них завишу и переживаю, что какое-то из них не сбудется.
В последнее время у нас потрясающе развивается английский бизнес. До конца года мы надеемся иметь коллекции с лучшими парижскими домами. Для французов вообще нонсенс приглашать кого-то извне, поэтому то, что уже несколько домов согласились взять наши предметы в свои линейки, просто удивительно. На предметы дизайна у меня большие надежды — честь и хвала Анне, которая движет этими процессами из Лондона. Также у нас появился клиент с колоссальными запросами в плане архитектуры — мы уже активно занимаемся экстерьерами зданий и надеемся сделать целый посёлок. Ну, а дальше — отели, небоскрёбы, whatever. Я рад развиваться в любом направлении.
— В чём вообще миссия дизайна? И получилось ли у вас воплотить её в своих проектах, или такой проект ещё впереди?
— Миссия дизайна — создать атмосферу, гармоничное пространство для людей, где у них запустятся внутренние процессы, которые приведут к положительным состояниям и энергетике.
В печать уже просочились слухи об этом замечательном событии, можно его как-то прокомментировать?
Да, разумеется. Мы с мамой (Татьяной Роговой) купили небольшой необитаемый остров в Индийском океане. Он находится между национальным парком Комодо и островом Флорес в новой развивающейся части Индонезии. Остров – часть архипелага, состоящего из множества очень красивых островов, там невероятный подводный мир и очень спокойное море. Остров необитаем. Почему я захотела его освоить? Я захотела его освоить, потому что это, прежде всего, исключительно интересный проект. Потому, что в какой-то момент, я поняла, что уже давно строю, что называется, по накатанным рельсам. Даже если начинаю с чистого листа, начинаю с нуля, придумывая заново всю архитектурную концепцию, все равно, оказывается, что иду проторенным путем. Понятно, что путь этот всегда приводит к хорошему результату, знаю, что гарантированно все будет красиво и здорово. Но теперь я хочу попробовать в моем новом проекте (это и архитектура, и ландшафт, и интерьер), образно говоря «прыгнуть с парашюта». Идею острова мне случайно подарил очень близкий мне человек. Она невероятно понравилась. Не хочу сейчас вдаваться в детали и выдавать секреты – слишком рано. Главное, что там будет полное ощущение, что ты спишь и тебе все это сниться. Проект еще находится в сыром состоянии, он существует только в моей голове. Но в следующем году я собираюсь его не только начать, но и закончить.
«Мне кажется, что когда ты очень чего-то хочешь, твое намерение искреннее, и ты готов много работать, чтобы исполнить свою мечту — вся Вселенная тебе помогает»
Многие девушки «спят и видят» попасть на стажировку в Vogue. Как вам удалось это, не имея никаких связей?
Я шла с работы и увидела здание с вывеской Vogue House. Я даже не знала, что там располагался офис журнала Vоgue, зашла просто из чистого любопытства – потому что мне хотелось знать все, что касается моды. И Vogue, конечно, входил в этот список. Видимо, мои глаза настолько горели мечтой о моде, что глядя на меня, ресепшионист предложил передать мое резюме и заявку на стажировку кому-то из редакторов. Мне кажется, что когда ты очень чего-то хочешь, твое намерение искреннее, и ты готов много работать, чтобы исполнить свою мечту — вся Вселенная тебе помогает! Но чудеса случаются только с теми, кто к ним хорошо подготовился, чтобы, когда представится шанс — блеснуть. Приехав в Лондон, я перечитала все имеющиеся книги о моде из районной библиотеки Ноттинг Хилла и библиотеки музея Виктории и Альберта, исписала десятки листов А4 «модной» лексикой, выучила все новые слова. Все это помогло мне уверенно отвечать на вопросы во время собеседования и, я думаю, повлияло на решение о принятии меня на стажировку.
В бестселлере Лорен Вайсбергер «Дьявол носит Prada» изнанка модного мира, издательского бизнеса в частности, выглядит не слишком привлекательно. Насколько справедлив ее взгляд? Наверное, это было непросто — работать в британском Vogue?
Мой опыт в Vogue был как раз прямо противоположным. Меня очень тепло приняли и во всем помогали. Без помощи девушек-ассистенток модного отдела я бы не выжила! Дело в том, что меня взяли в Vogue по счастливой случайности, на место уволенного прямо передо мной стажера, так как на стажировку есть лист ожидания, расписанный на 6-12 месяцев вперед. Сказали, что моя предшественница была выпускницей одной из дорогих модных школ и отказалась принести кофе кому-то из редакторов, за что и была отправлена в отставку. Времени освоиться не было. Темп работы редакции — молниеносный. За целый день нет ни минутки, чтобы присесть, постоянно звонит телефон, ежеминутно нужно что-то куда-то отнести, передать кому-то из редакторов, отправить в Париж или Нью-Йорк. За несколько часов мне нужно было выучить имена всех редакторов и ассистентов, знать кто где сидит — имена были незнакомые, сложные, приходилось постоянно переспрашивать. Но, к моему удивлению, все относились ко мне с большим терпением, я же все-таки иностранка и английский не мой родной язык, и не было ни одной ситуации, когда мой вопрос или просьба остались без ответа. Единственным врагом был телефон. Каждый раз, когда он звонил, меня охватывал ужас. Понимать быструю английскую речь с лондонским, шотландским, уэльским и прочими акцентами стало моим кошмаром (даже после пяти лет англо-немецкого лингвистического факультета лучшего российского университета!). Первую неделю я рыдала, но вскоре освоилась. Выполняла задания быстро и грамотно, была вежливой, скромно одевалась, знала, как выждать правильный момент, чтобы деликатно задать вопрос, не отвлекая человека, была приветливой, веселой, уверенной, благодарной — мне кажется, за две недели стажировки меня даже полюбили. По крайней мере, я была единственным интерном, кого пригласили на бокал шампанского в кабинет главного редактора Александры Шульман на Рождество. Стажировка в Vogue стала для меня самым первым и самым важным окном в мир моды. Я очень благодарна судьбе за то, что у меня был такой шанс поучиться у лучших из лучших.
Окно в моду
Катя, почему вы решили поехать в Лондон после окончания университета?
Я много читала о моде и знала, что Лондон — лучшее место для «погружения» в индустрию. В то время все ведущие посты в мире моды занимали выходцы из Лондона: домом Dior «правил» Джон Гальяно, Александр Маккуин был на пике своей карьеры, в модной журналистике все знаменитые личности были «лондонцами», и даже редактор американского Vogue Анна Винтур — англичанка. Меня вдохновила история Александра Маккуина — будучи сыном водителя такси, он устроился на неоплачиваемые стажировки на лондонской Savile Row (Сэвил-Роу — улица в центре Лондона, на которой располагаются лучшие ателье по пошиву мужской одежды — прим. Soul Sisters), чтобы овладеть мастерством дизайнера. Его родители не могли себе позволить дорогостоящую учебу в модном вузе Central Saint Martins (Центральный колледж искусства и дизайна имени Святого Мартина — старейший англоязычный университет в мире, первый подобный вуз в Великобритании, основан в 1854 году — прим. Soul Sisters). Я решила, что тоже хочу пойти таким путем! Приехав в Лондон, я нашла себе две работы на полставки и начала рассылать резюме на бесплатные стажировки. Через два дня я уже сидела в офисе London Fashion Week/Лондонской недели моды. А еще через три месяца меня пригласили в британский журнал Vogue.
В интерьере должна быть душа семьи
— Правда ли, что хороший дизайнер всегда хороший психолог?
— Это, безусловно, так. Я иногда шучу, что финалом моей карьеры станет какое-нибудь пособие по психологии. Особенно сложно работать с парами. Половина пар выстраивает взаимодействие так: один партнёр делегирует другому ремонт и принимает всё, что будет создано. Это довольно простой вариант. Во втором типе пар супруги в равной степени вовлекаются в процесс, но у них абсолютно разный вкус, и мне приходится их ещё раз «женить». Вот это уже интересный челлендж — попасть во вкус обоих и никого не обидеть. Помню случай, когда одна пара буквально развелась у меня в кабинете. Они поругались, супруга выбежала из кабинета, хлопнув дверью, а потом я узнал, что через две недели они разошлись.
— Вот это да… А как понять, какой перед вами человек и что ему нужно?
— «Прочитать» клиента с самого начала невозможно. Ты приблизительно понимаешь, что перед тобой за человек, какие у него возможности и бэкграунд, но почти все люди очень закрытые. И тебе надо правильно себя вести, чтобы помочь им раскрыться и показать истинных себя. Только тогда станет ясно, что человеку действительно нужно, и мы сумеем создать действительно подходящий ему продукт. Я всегда подчёркиваю: частные интерьеры хороши только тогда, когда это не просто стильное произведение искусства, а портрет клиента — лицо его семьи, отражение её внутреннего мира. Лица дизайн-студии в интерьере быть не должно.
— Есть способ помочь клиенту открыться?
— Важно уметь слушать и по-настоящему слышать, то есть улавливать то, что находится на более глубоких уровнях слов, за пределами поверхностного восприятия. И быть абсолютно честным, чтобы люди чувствовали, что ты с ними открыт и естественен
Ни в коем случае нельзя строить из себя кого-то, кем ты не являешься.
— На первом этапе вы знакомитесь с клиентом, дальше идёт стадия эскизных и дизайн-проектов. Нужно ли показывать клиенту эти проекты?
— Можно обойтись и без этого, но только с давними клиентами. У меня такие есть — они пришли ко мне почти двадцать лет назад с запросом на классический интерьер в московской квартире. Мы так с ними сдружились, что, когда я проектировал их загородный дом, мы не делали никаких картинок. Конечно, я нарисовал им экстерьер, но всё остальное было уже на полном доверии. Это нормально, когда стороны связывают близкие отношения и каждый понимает, чего ждать от другого.
А вот новым клиентам визуализация необходима. Мы не можем быть уверены, что с первого раза их правильно услышали и поняли. Недавний пример из практики — мы сделали напольный орнамент для девелоперских заказчиков. Он им не понравился, и они захотели сами подобрать подходящий. Я согласился, и они прислали мне точно такой же паттерн. Абсолютно! Настолько у людей разное восприятие света, цвета, ракурсов — никогда не угадаешь. Именно поэтому у меня в бюро сидят десять высококлассных специалистов по 3D-моделированию, которые делают совершенно фотореалистичные картинки. Это самая расходная часть в нашем бизнесе, но без неё, увы, никак.
Эскиз консоли из авторской коллекции мебели Олега Клодта и Анны Агаповой, O&A London
— Ваше бюро — одно из тех немногих, которые делают масштабные и очень детальные эскизные проекты. Почему это ваша принципиальная позиция?
— Эскизный и рабочий проекты идут как раз после визуализации. У большинства бюро толщина эскизного проекта скромная, а рабочего — огромная. У нас же они одинаково объёмны. Дело в том, что я обязан уже на стадии эскиза продумать и проработать все детали — только так можно посчитать бюджет без ошибок.
И это связано не только с бюджетом, такой подход упрощает мою работу — так как я сам участвую в полной детализации, в какой-то момент мне нужно исключить себя из проекта, иначе я не переварю такой объём проектирования. На стадии эскиза я продумываю все профили, детали и сочленения, а рабочий проект — просто более детальная подача и отдельно созданный альбом индивидуальных изделий.
Первые стежки
Катя, расскажите о самых ярких детских впечатлениях.
Я родилась и закончила школу в Южно-Сахалинске, поэтому самые яркие впечатления — это снегопады, когда перекрывают весь город, пятиметровые сугробы (в них так весело прыгать с балкона и рыть пещеры!), лыжные прогулки в горах, рыбалка, икра, красивейшие осенние леса… Это работа в детской газете «Остров Сокровищ», где я научилась азам журналистики и интервью. Девятилетней девочкой я задавала вопросы Наташе Королевой, Владимиру Шаинскому, Иванушкам International и моему кумиру в мире журналистики — Владиславу Листьеву. Было страшно, я очень стеснялась — пришлось научиться справляться со своим волнением, что в дальнейшем пригодилось в жизни. Когда мне было одиннадцать, я продавала газеты на улице, это была лучшая школа «основ продаж и бизнеса». Я занималась в театральной студии, в музыкальной школе, ходила на живопись. Параллельно с семилетнего возраста шила для своей куклы Барби, а позже и для себя. Брала и перешивала все, что попадалось под руки — ткань от старого абажура превращалась в бальное платье для куклы, обрезки тюля и штор — в юбку для меня. Меня увлекало все, что было связано с рукоделием и творчеством. Я не упускала ни одной возможности и просила маму познакомить меня со всеми подругами, которые умели шить, чтобы поучиться у них.
Тогда следующий вопрос. До какой степени позволяешь себе насыщать интерьеры этнические вещами, которых так много на Бали?
Могу признаться, что сложно останавливаться. Здесь так много всего прекрасного, вещи настолько полны характера, что их просто как щеночков хочется забрать домой и любить их, и помыть их, и подушечку положить каждой. Но останавливаться нужно, потому что превращать жилое пространство, (я все-таки, делаю жилые дома, жилые пространства), в музеи этническое культуры, этнического искусства нельзя. Но, к счастью, там интерьер очень связан с экстерьером, ты не можешь провести резкую границу между домом и садом, что много облегчает задачу. Сад плавно перетекает в дом. Дом перетекает в сад. Сад много успокаивает. Сама природа, достаточно буйная, заставляет себя уважать. Поэтому дом ведет себя спокойнее. Мы, дизайнеры, в принципе народ спокойный, не тащим в дом все, что нравится.
Дизайнеры могут стать архитекторами, но не наоборот
— Многие считают, что между профессиями архитектора и дизайнера интерьеров есть некая вражда. Что думаете об этом?
— Это типичное для России мнение. В Британии, где находится наша вторая компания, есть три отдельные профессии: архитектор, дизайнер и декоратор. В большинстве британских архитектурных бюро даже нет дизайн-отдела — там просто никому не придёт в голову обратиться к архитектору с запросом на дизайн. Россиян это шокирует.
Первые 7–8 лет своей работы я совмещал обе эти профессии — и очень гордился этим. Но когда заказов стало слишком много, я постепенно отпускал вопросы дизайна. Потом я привык, что я архитектор, и это здорово, что сейчас я не занимаюсь цветосочетанием тканей и подушек со шторами, коврами и обоями.
Когда клиентов интересует моё мнение на любой стадии создания интерьера, я с радостью им делюсь. Но в обсуждении дизайна и материалов я стал рассуждать с позиции клиента. Я смотрю на интерьер как на картину — близко мне вкусовое сочетание или нет. И я не придумываю, как это можно было бы сделать по-другому, не оцениваю профессионально. Это задача Анны с коллегами.
— То есть дело в недостаточном разграничении обязанностей архитектора и дизайнера?
— Вражда возникает исключительно потому, что у людей либо плохо с коммуникацией, либо есть неопределённости в амбициях. Иногда к нам на собеседования приходят люди, которые не знают, в каком отделе хотят работать — архитектуры или дизайна. А у меня так выстроен бизнес-процесс, что всё чётко: если ты идёшь в архитектуру, ты точно никогда не будешь дизайнером, и наоборот. В момент выбора человек должен остановить внутреннюю борьбу и решить, что он, например, теперь чертит шкафы и продумывает пространства, а не выбирает подушки с коврами.
— Про сотрудников. Что вас удивляет в специалистах, которые приходят к вам на собеседования, но не проходят отбор? Каких знаний и навыков им не хватает?
— Меня порой удивляет отсутствие хотя бы базового уровня подготовки. То ли это общий образовательный базис проваливается, то ли ещё что-то… Даже выпускники МАРХИ — я не говорю уже про другие вузы — не знают, как устроен классический карниз. В результате люди не в состоянии спроектировать элементарную дверь. Это просто катастрофа, потому что любой интерьер состоит из деталей — нельзя сделать красивое сочетание материалов и цветов и при этом кривую дверь не той толщины.
Команда архитектурного бюро Олега Клодта
— В других интервью вы говорили, что в МАРХИ вас не учили тому, что умеете сейчас…
— В моё время дизайну интерьеров точно не учили. Нам не преподавали детализацию, но готовили ко всему, с чем только можно столкнуться, — мы проектировали музеи, здания малой, средней и высотной этажности, даже посёлки. Каждый такой проект занимал по полгода — и так проходило всё обучение. Но, выходя из МАРХИ, люди не понимают, что такое планировка, не понимают, что интерьер — это та штуковина, которую надо прожить.
У тебя должно быть объёмное видение, которое в вузах не развивают. Оно необходимо, чтобы делать вещи одновременно удобные и красивые. Как говорил Витрувий: «Архитектура — это польза, прочность и красота». В интерьере прочность можно отбросить, а польза и красота — вещи абсолютно неразрывные. И ты должен проектировать интерьер и каждую деталь, имея это в виду. Вот этому пониманию нас не учили совсем.
— Получается, это видение можно развить только через опыт?
— Да, именно так. К сожалению, у многих людей представление об интерьере, что это просто, как покрасить стены в красивые цвета. Это ужасно. Быть интерьерщиком намного сложнее, чем архитектором. В архитектуре масштаб происходящего настолько более крупный, что там не требуется такого знания материалов и глобального понимания очень разных вещей. Недаром очень многие интерьерщики становятся хорошими архитекторами, но не наоборот. Есть уникумы вроде Фрэнка Ллойда Райта или Ренни Макинтоша, но их потому все и изучают, что они уникальны. Это люди, которые проектируют здания, имея в виду интерьеры. Большинство архитекторов про интерьер даже не думают. Мы часто с этим сталкиваемся в работе с девелоперскими проектами. Когда даже в самых лучших бюро не могут нарисовать планировку — это абсурд.
— Говоря в одном интервью о будущем российского дизайна, вы сказали, что оно зависит от качества образования студентов. Тогда вы оговорились, что идти в преподавание не планируете. Что изменилось сейчас?
«Я обожаю все необычное – необычные фактуры, принты, цвета… Все, что необычно — мой фаворит»
Расскажите о коллекциях Katya Kovtunovich.
Сейчас я работаю над двумя линиями. Первая – круизная. Это яркие летящие пляжные платья и туники, которые продаются на Ибице, Юге Франции, Карибских островах, Сен-Барте и которую очень любят джетсеттеры и знаменитости — в наших платьях все лето щеголяла Линдси Лохан. Вторая, и очень для меня значимая, — это вещи из традиционной арабской ткани Sadou, которыми мой бренд запомнился на Ближнем Востоке. До меня никто не использовал ткань для шатров и диванов в создании одежды. Поначалу надо мной посмеивались, а сейчас даже копируют! В каком-то смысле, я устроила революцию. И в качестве признания моего достижения, ровно год назад меня от имени правительства Арабских Эмиратов пригласили представлять страну на Всемирной выставке Expo в Милане. Я была единственным дизайнером одежды в делегации.
Есть ли у вас творческая мечта?
Мне бы очень хотелось создавать костюмы к балетам. Когда я работаю над дизайном, всегда представляю вещь в движении
Мне важно, чтобы ткань красиво взаимодействовала с пространством. Однажды я шила платье для музыкального видеоклипа и мне нужно было создать максимально разлетающееся платье
Я сидела возле манекена на полу с феном для волос и проверяла, какой крой юбки и топа даст максимальный эффект. В итоге мы сшили юбку из отдельных полос ткани — каждая полоса играла на ветру, режиссер клипа был очень доволен. Балетный костюм с этой точки зрения был бы просто мечтой, которую я наверняка скоро осуществлю.
«Для меня икона стиля — каждая женщина, которая красиво и элегантно одета… Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет — это не повод не чувствовать себя красивой и привлекательной»
Ваш любимый город для шопинга? Где предпочитаете делать покупки?
В основном всю свою одежду я шью сама. Туфли, сумки и повседневные вещи люблю покупать в путешествиях, спонтанно.
Есть ли у вас любимицы среди икон стиля?
Для меня икона стиля — каждая женщина, которая красиво и элегантно одета. Особенно люблю элегантных женщин в возрасте. Таких очень часто можно встретить на улицах Нью-Йорка или Парижа. Я всегда подхожу и делаю комплименты. Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет — это не повод не чувствовать себя красивой и привлекательной.
Как думаете, какими трендами и фишками запомнится это модное десятилетие?
Индивидуальностью и полным отсутствием трендов.
Заказчик — тоже профессия
— Какой тип заказчика вам ближе: тот, кто активно вовлекается в процесс и контролирует его, или тот, кто полностью полагается на дизайнера?
— Есть более важные вещи — например, умение доверять и слышать. Заказчик ведь в определённом смысле тоже профессия. Никто не приходит к доктору и не учит его, как делать операцию. Человек выбирает своего врача и решает ему доверять. Если он начнёт метаться от доктора к доктору, его проблема не разрешится или даже ухудшится.
Я за то, чтобы клиент участвовал в процессе, но при этом он должен знать, чего хочет, и избегать ложной самоуверенности. Люди, которые уже построили несколько объектов, делятся на две категории: те, кто понял, что это за труд, и помогают тебе в этом, и те, кто считает, что раз уже имеет опыт, то лучше тебя всё знает. Приходится с ними бороться — и это плохо. Но нам всё равно больше нравится работать с заинтересованными людьми, которые болеют душой за результат. В противном случае получаются очень правильные гостиничные интерьеры. В них нет души, не видишь и людей, которые будут там жить.
— У вас есть стратегии общения с заказчиками, которые не знают, чего хотят, и поэтому затягивают процесс?
— Зависит исключительно от терпения. Сначала мы терпим, терпим, терпим, а потом движемся либо в одну, либо в другую сторону. Или человек смягчается и начинает доверять нам, или мы понимаем, что человека не побороть, и расстаёмся с ним. Слава богу, это происходит очень редко. Но раз в два года случается.
— А насколько финальный результат зависит именно от вас как команды?
— Я считаю, он должен зависеть на 70% от нас и на 30% — от заказчика. Заказчику всё-таки нужно задать органичный и гармоничный вектор, который мы уже сможем верно применить и развить.
— У вас были случаи, когда приходилось идти на экстренные меры, чтобы успеть сдать проект в срок?
— Срывы дедлайнов у нас случаются всё время, потому что почти всегда к нам приходят люди с запросами на такие сроки проектирования и реализации, которые вообще не соответствуют реальности. Мне часто приходится лукавить относительно реальных сроков проектирования. Очень много заказчиков думают, что проект будет длиться три месяца, и считают, что это очень долго. С такими людьми я заключаю контракты на полгода, а проектирую почти год.
— Почему?
— Клиенты часто не понимают, как можно проектировать так долго. Люди сами годами выбирают квартиру и долго размышляют над её интерьером, но если они уже решились на что-то — им нужно это срочно. Хотя это неправильно. В США небоскрёб проектируется два года, а строится — год. В России всё наоборот. Люди не знают, что стройку надо начинать тогда, когда всё продумано до последнего болта. Не говоря уже о том, что в работе с частными интерьерами постоянно всплывают разные обстоятельства — в семье появился ещё один ребёнок или заказчику пришли в голову новые идеи.
При этом люди не осознают, что всё уже продумано и заказано. Их идея является в мир за доли секунды, а исправлять интерьер приходится очень долго. Поэтому дедлайны откладываются часто, но мы стараемся не срывать их на этапе дизайн-проекта. Тут желательно всё делать в срок, а дальше уже можно ковыряться и менять что-то, но это всегда происходит уже в рамках общего процесса сотворчества с клиентом.
